Мне есть что возразить

 

Глава первая

Смотри, как я наказана

Всякий раз, когда я иду в город покупать что-то у обломков Стены, меня гложет непонятное чувство. И мне даже не стыдно за то, что говорю стихами. Кто и за что внушил мне это странное чувство вины – до сих пор не могу осознать. Если твой друг просит тебя купить октябрятский значок для своей коллекции – что в этом такого?

Тем не менее, чувствую себя виноватой. Значок стоит недёшево, а свой давно выкинула. 

Я перерыла с утра весь шкаф, и даже бельевые отделения. Выкинула пять лифчиков, которые мне стали малы, но потом передумала и сложила их в пакет для посылок в Африку. В нашем дворе есть такой отдельный ящик, и, говорят, к его замку даже подсоединили электрошок. 

Отчего бы просто не поставить рядом африканца с дубинкой? Я как-то задала этот вопрос полисмену, в стопятьсотый раз опечатывавшему ящик, но он постучал себе пальцем по заднице. Ничего не объяснишь этим немцам. В Минске так и сделали бы.

Звёздочка так и не нашлась, - значит, она в коллекции значков Ника, моего меньшего братца. Это в лучшем случае, который безнадёжен. 

В худшем, я вспомнила, что мне надо постричься, и что уже пять лет живу без парня, и у меня в квартире просто-таки золотецкий порядок, а в ванной можно не убирать неделю. И купить себе бритву с тройным лезвием, и мужской дезодорант для занятий спортом по методу Зузки, и делать это голышом, и никто не будет с плотоядным нетерпением глядеть на тебя из кровати, в которой оно собирается провести полдня, прерываясь на жратву и туалет.

И преспокойно заниматься испанским вовсе не из-за Хулио Иглесиаса, а потому что тебе надо. И терпеть, пока лучшая подруга угорает над выпуском новостей "Аль-Джазиры", потому что тебе есть что вставить, и вы обе будете угорать до коликов.

Историография бойфрендов моей подруженции заслуживает не то что отдельного рассказа, но книги. надеюсь, она хоть в этом сезоне надумает удачно выскочить замуж за немца, как и мечтала при переезде из Лондона.

И тут я останавливаюсь прямо посреди улицы. Какая дура! Блин, я же оставила её в Риге, звёздочку эту растреклятскую. Стопудовка, она у Ника, что равняется один к одному попыткам выпросить звёздочку у мамы. 

Звезду, которую я хотела подарить Джонни Блэку. Совершенно бесплатно и для него, и для меня.

На какое-то время мир вокруг погружается в полную тишину. Такую, будто я вместе с ним погружаюсь в пары тёплого молока из маминой ванной. Да, а что тут такого? Она принимала ванну в молоке, как древняя царица. Правда, я получилась не такой красивой, как она, - но разве я в этом виновата?

Так рассуждая, удаётся выплыть из тумана внезапной остановки мыслей. Состояние невероятной лёгкости, но всё же боюсь в нём задерживаться. По крайней мере, до тех пор, пока живу на земле. Ай-не-не....

«Илзе Вейдеман, иди прямо и ставь ноги врозь».

Когда совесть начинает разговаривать маминым голосом, даже не задумываюсь о том, чтобы перестать. В детстве смотрела фильм про медведя, который ходил именно так, и у него всё получалось. Как ни старалась ставить ноги врозь, а носки прямо, - всё равно спотыкалась о пороги. 

Ну вот, опять. Выбоины на плитках. Раньше такого не было.

Когда это раньше – вчера? Или позавчера, перед тем, как компания турецких эмигрантов уложила плитку с какой-то странной маркировкой? Приглядываюсь, вздыхаю. А как же, конечно. Теперь у них будет повод ещё раз поработать, - плитка оказалась бракованной. 

Они не пропадут, а я могу исчезнуть, если немедленно не дойду до рынка. Шесть утра, и новые туфли натирают мне пятку, и я рискую колготками, если потащусь босиком. Надень кроссовки, Померания, надень же кроссовки, так нет... Ну и бурди теперь бурдой. Я б покурила, но бросила и занялась штангой.

В общем-то, и рынка никакого нет. Так, стоят скучающие туристы, которые уже много лет изображают коренных жителей Берлина. Допотопа у них всё меньше, а всё больше книжона, хендмейда и вудстока, который превосходно научились подделывать за Великой Китайской. Бабы кто в чём и даже мужички в чем не попало разглядывают мой прикид безо всякого стеснения и тычут на раскладушку с бабушкинских сундуков.

Они такие, эти бабушки. Со скоростью тигра выучивают инояз немецких средств для стирки, чтобы безмолвно допекать тебя даже из Царства Небесного. Красный кримпленовый плащ, подумать только. Вчера из Рижского дома моделей, и кремовые лодочки без единой царапины.

Одна из них, неторопливо покуривая над свежей газетой, даже не поднимает головы,  когда я начинаю разглядывать её выкладку.

- Что интересует?

- Это вас интересует, а мне нужна октябрятская звёздочка, - поправляю плечом под блузкой бретельку лифчика так, чтобы она не заметила. 

- Мгм. Размер?

- Так она же стандартная.

- Это у тебя стандартная, - дама медленно поднимает клееные ресницы из-под светлой шляпки с опечаленным гусиным пером. Или страусиным? Неважно. Взгляд у неё туманный, как у всех продавцов, стоящих у Стены в шесть утра. 

- Послушайте, фрау… 

- Мисс, - дама окидывает меня с ног до головы небрежным взглядом. Долго молчит, словно пытается найти во мне исключительный изъян, который могла бы продать втридорога. Затем, будто смилостивившись, роется в надтреснутой коричневой сумочке.

У меня сразу же начинает ныть желудок, будто не ела три дня. Или забыла позавтракать, что при моём графике вполне простительно. Я говноед, как меня называет младший брат, - а если выражаться культурно, работаю в лаборатории сдачи анализов от Бюро социальных услуг для эмигрантов. 

- Конечно же, лаборантом, - бормочет дама, позвякивая чем-то, но не монетами. Звон коллекционных монет она знает лучше, чем я – но только не звук ломающейся булавки с той стороны октябрятского значка. Вот что такое облом, детка. Хуже, чем пятно на чёрном фартучке без крылышек.

Школьный фартук с крыльями.... В нём вырастают плечи, а плиссированный передник уже не кажется таким привлекательным. Старшеклассницы ходят без фартуков, им можно. 

Странно, я совсем её не помню. Может, не в мою смену приходила? Впрочем, за таких, как правило, приносят.

- А вы способны видеть сквозь стены?

Дама ещё раз поднимает голову. На этот раз глядит с оттенком уважения – или мне показалось?

- Да, представь себе, иногда получается. Кому звезду?

- Другу.

- То есть любовнику?

- Нет, другу.

- Типичный лаборант. Одни друзья, и все срут карамельками. Вы даже дружить толком не умеете, как все нормальные. 

Достаёт из сумки вполне стандартную октябрятскую звезду с отломанной булавкой. Ухмыляется, глядя на мои сверкающие лаковые туфли.

- Я такие выкинула в прошлом году. 

- А я ношу. Впечатлительны?

- Очень, - вытирает глаза цветастым платочком, источающим "Дюну" как укор мне, наконец-то, выкинувшей флакончик пятнадцатилетней давности, чтобы не вонял. Разглядываю звезду, вертя в пальцах со всех сторон.

- Вот только не начинай, - вздыхает дама. – Ну, хочешь, найду с булавкой, но это будет стоить трёх дней работы. А мне надо чем-то питаться в отсутствие денег.

Протягиваю ей купюру. Разглядывает деньги в моих руках.

- Ладно, - вздыхает, быстро хватая и скручивая валиком. – Все равно никто не брал, думала скинуть где-нибудь за полцены.

- Дело не в этом. 

И снова дама с её потрескавшейся коричневой сумочкой на миг пропадает из моего поля зрения. Вместо её сумочки я вижу коричневые ботинки. Мои собственные коричневые ботинки, поблескивающие на весеннем солнце. Однако, я им не рада. У меня страшно болит желудок. Мама ругается, а папа обеспокоен, словно кудахтающий…. Папа. 

Не помню, отчего у меня начал болеть желудок, но точно помню, что всему виной…. Нет, я просто смотрела на них тогда, - потому что поднять голову из-за боли было невозможно. Шла и ныла, мама чувствовала себя виноватой оттого, что не взяла пилюль, папа вообще ничего не чувствовал. Он просто ныл вместе со мной, и от этого становилось немного легче. 

- Эй, мадам, - кто-то трясёт меня за плечо. Поднимаю голову. Продавщица обломков Стены смотрит на меня искренне заинтересованными глазёнками в синей туши.

- Я вам что-то забыла?

- Да нет, ничего. Держи пакетик.

Протягивает кулёк с едва заметной дырой. Отталкиваю руку.

- Нет, не надо. 

- Да ты брось эти манцы. Узлом завязать, что ли?

- Послушайте, - приближаюсь к ней так, чтобы она чувствовала запах дыхания от моих нечищеных с утра зубов, - вы стоите здесь уже который день, если не год. И до сих пор вы не научились предлагать людям не дырявые пакетики?!

Молчит, глядя себе под ноги – на туфли из такой же кожи, как и её сумочка.

- Если бы я, - мой тон становится шипящим, как воздух, выпущенный из дырявого пакета, - попросила у вас пакет с дыркой, это одно. Только я прошу дать мне целый пакет. Или не давайте вообще, коль у вас нет уважения к покупателям.

Дама молча протягивает купюру обратно. Отталкиваю её руку.

- Так вы приняли меня за проверяющего, как и все в вашей стране с той стороны стены?! А я обычный покупатель ваших пакетов, и ваших звёздочек, и что у вас ещё там есть для лохов с этого края?!

- Ну и ну, - выдыхает дама. Прячет купюру, заворачивает звёздочку в пакет и завязывает плотным узлом, чтобы не выпало. Затем, передумав, разрывает пакет и вытаскивает звезду на свет Божий.

- Вот скажи мне, умница ты разэтакая. Видишь его, да? Видишь?! А теперь подумай, зачем твоему другу эта звёздочка. 

Смотрю в её ясные, бледно-голубые глаза. Или бледно-синие?

- А я скажу тебе, зачем. Потому что ты дура, вот почему. Потому что во всём виноваты евреи, как он потом скажет на своих собраниях. Или даст понять, крутя этой звёздочкой перед носом того, кому он сможет продать её подороже. И купит себе новые шины для джипа. 

- Вы ничего не понимаете.

- Ах да, конечно. Стою тут второй десяток лет и ничего не понимаю. Одна ты, крыса из лаборатории по сдаче говна – думаешь, я не чувствую его запах сквозь твои дорогие духи?! – ты….

- Заткнись, сука. Это твои дорогие духи. 

Прячу звёздочку в карман. Затем, подумав, прячу в карман вторую руку, чтобы не козырять к пустой голове. А зачем? Я же всё равно без фуражки.

- Спасибо, и никогда не бойтесь.

- Лучше трусить, как заяц на хвосте у волка. Приходи ещё. У меня есть…. Ладно, это сюрприз. А как тебя хоть звать?

- Илзе. 

- Балетмейстера на тебя нет. Впрочем, тебе и не надо. А я учительница литературы, бывшая. Катя Кацман. 

- Очень приятно, Катя. Мой брат….

- Страховой агент. Я узнала его по твоему чемоданчику. Скажи, что мне ничего не нужно. Задолбал своими эсемесками. 

- Он учится, Катя. Надо ж ему хоть чему-то в жизни научиться.

Глава вторая

Брат со стажем неудачника

Он звонит, когда мне плохо. Я звоню, когда ему лучше всех. Сегодня не звоню никому, потому что мне хорошо, и не надо идти на работу, где уже не воняет. Представляешь, брат?

Острый запах дохлой мыши нарушает мой утренний покой на скамейке возле входа в парк. Заглядываю под скамейку – никого. Значит, забыли убрать из кустов. надо бы позвонить знакомой кошке, но я забыла номер её телефона.

Открываю бутылку лимонада без красителей и выпиваю почти половину. Телефон едва заметно шевелится в кармане. Ник Вейдеман, как пить дать. Можно было бы достать визитку и зачитать её вслух, но я помню наизусть.

«Ник Вейдеман, страховой агент компании «Вейдеман и компания». Звонить по указанному адресу три раза в день. Я пошутил. Сам позвоню. Приятного вечера!»

Одна из его лучших визиток, написанных от руки. Он никогда не печатает их на заказ. Всегда пишет собственной рукой, на листе, выдранном из блокнота клиента.

- Итак, - ласковый голос в трубке, - у тебя есть чем со мной поделиться, но ты предпочитаешь хранить молчание.

- Право Вейдемана, ты сам зачитывал его мне, сидя в туалете. Что?

- Да ничего, просто спросить. У тебя есть что-нибудь….

Мнётся, затихает, потом вздыхает так шумно, что у меня запотевает трубка.

- Я опять проигрался. Ну, ты знаешь, сунул одну монетку, потом другую. Скучно живём. А если бы выпало всё и сразу? Я бы купил себе набор новых шлёпанец. А сейчас вынужден просить тарелку супа у сестры, которая мне не мама. 

- Ник…. Ник! Послушай…. Я тебе не мама, да. Я не дам тарелку супа просто так, потому что я тебя выкормила и вырастила. Ник, если ты сейчас же не прекратишь играться в страхового агента….

- Не прекращу. Страховку никто не берёт, но я тренирую технику продаж.

- Потренируй технику уборки в моём помещении. В нашем помещении, Ник, потому что тебе….

- Негде жить. Она меня выставила. 

- Ещё бы. 

- То есть, ты бы поступила точно так же?

- Если бы ты проигрывал мои деньги….

- Наши деньги, Лис.

- Я Илзе!

- А я Ник, ну и что? 

Вот это называется «закрытие возражений» в исполнении моего талантливого братца по крови. Отцы у нас разные, но с мамой нам несказанно повезло. Она никогда и никому не возражает, она просто говорит.

- Итак, Елизавета, - торжественным голосом продолжает господин Вейдеман-младший, - я делаю вывод, что видеть меня у себя в постели ты не желаешь.

- Только потому, что после тебя мне приходится убирать ещё кого-то. Ник, давай по-человечески. Никаких баб. Просто ночуешь, ешь и спишь. Гуляешь, где хочешь, я тебе не мама.

Трубка аж подскакивает - Ник явно поперхнулся крекерами со сметаной.

- Как это – где хочешь? А если я загуляю так, что меня не найдут? Илзе, я только поэтому и собираюсь жить у тебя. Мне нужен покой. Когда станет скучно, пойдём гулять по городу. А может, страховку кто-то купит?

- А может, ты неправильно её продаёшь?

- Я об этом думал, но не был уверен, что ты права.

- Ух ты. А теперь по делу.

- Илзе, - голос его становится глухим, как из бочки, - у меня не стоит.

- То есть, - делаю паузу, чтобы он вкурил и даже выпил водички, - ты хочешь сказать, что твой табурет лежит на трёх ногах?

- Именно это я и хотел сказать….

Пары молока поднимаются вокруг нас, будто утренний туман над лугом. Не знаю, сколько длится молчание, но выходить из него…. Нет, надо выходить. Рано ещё.

- Илзе, мой табурет…. Вот эту ногу, четвёртую, как починить? Я купил молоток, даже гвозди. А он как не стоял, так и не стоит….на трёх ногах. 

Опять замолкает и даже всхлипывает – так, чтобы я услышала.

- Илзе, вот эту ногу, четвёртую…. Как присобачить? 

- А что с ней?

- Да как тебе сказать….. Лежит, и всё. Как отломалась….

Опять замолкает. Что ж, есть время подождать, пока он сам себе припомнит.

- Илзе, - голос его снова становится торжественным, как на собрании боевиков со швабрами вместо рук. И снова пропадает, словно его куда-то смыло.

- Так вот, я ждал, что у неё появятся ноги, но они так и не выросли. Через пять минут я у тебя. И пожалуйста, не звони Ко, Лис, не надо нас мирить. 

"Даже и не думала", - сказала бы я, но Ник уже отключился. Что ж, ему осталось понять, что я не дома, а в парке. Хватит уже опекать его, мама.

"Илзе, ты выключила газ?" 

Выключила. Или не запомнила момент? 

Не звонить Нику. Собраться, взять себя в руки, только не звонить Нику. 

"Ник, загляни в окно кухни. Вентиль прямо или косо?"

"Косо, но я ещё не смотрел. Сиди там, где сидишь, у моего чемодана ручка отвалилась. Я его к тебе в окно закину, можно?"

Через полчаса Ник усаживается рядом, подвигая стопку газет и журналов, забытую кем-то из отдыхающих.

- Ужасно консервативный город. С чего начинать? 

Молча разглядываю его заспанное лицо. Ник достаёт из кармана пудреницу и протягивает её мне.

- Она не взяла. 

- Ну и ладно, - разглядываю пудреницу с дешёвой пудрой из китайского ассортимента. – Дура, она и в Африке идиотка. 

- Отличная видимость, - Ник, близоруко вглядываясь в зеркало, убирает с лица следы нескучной ночи. – Илзе, когда мы пойдём домой? 

- Мы только начали дышать свежим воздухом.

- Воздух с запахом мышиного трупака ты называешь свежим?

- Сейчас уберут. Вон дворник идёт.

- Опять мимо. Ему плевать, Илзец. 

Нагибается к кустам и аккуратно вышвыривает дохлую мышь в мусорный ящик.

- А ты бы не решилась.

- Да я вообще…. Ладно, пошли.

Мы очень, очень быстро идём к моему дому, потому что Ник аж подпрыгивает на ходу. Папка валится из его рук на свежевымытый асфальт, но он даже не оборачивается, чтобы её поднять. 

- Илзе, я…. Короче, сбегай за….

У самых дверей в квартиру наклоняется к моему уху.

- За отходами от моих школьных тетрадей, превращёнными в общественно полезный продукт. У тебя нету, как всегда?

- Есть, и даже два. Живей давай, ты не один в этом мире!

Пока Ник громко смывает то, что раньше тихо закапывали, я читаю утренние газеты. Ничего похожего на предположения о том, каким будет страховой бизнес в следующем году.

- Илзе, одна маленькая деталь, - опираясь на дверной проём, заглядывает ко мне в комнату, - зачем у тебя в туалете англо-испанский словарь?

- Незачем. Устроишь свой клозет, - даже не спрошу, зачем.

Ник почёсывает лысеющую макушку, вертит словарь в руках.

- Ту ворк - трабахар. Вот ведь! Когда говоришь на английском, так и хочется работать. А на испанском - весь Божий свет не мил. Хуже, чем арбайтен. 

- Незваный гость лучше татарина. А теперь смотри, сколько у тебя возможностей выбросить белый камень.

Ник аккуратно перелистывает канцелярскую книгу из своей папки с бумагами. 

- О таких возможностях я ещё не слышал. Слушай, Лис, а что, если мы…. Если ты и я подумаем, как изменить мою жизнь к лучшему? Что сделать, чтобы твой папа перестал давить на моего и просить, чтобы я стал….

- Кем? Опять ментом из подворотни?

- Я этого не говорил. 

- А я говорю. Он испортил тебе жизнь, дорогой мой Ник. 

Брат захлопывает канцелярскую книгу, сворачивает её трубкой и громко дудит.

- Я думал…. Я предполагал, что будет так, как он считает. Если бы ты…. Если бы я тогда знал, что….. 

- А что он тебе тогда сказал по телефону? - аккуратно напиливаю левый ноготь большого пальца и любуюсь зачатками безупречной формы. Ещё немного уголка....

- Что я просто обязан сделать Джонни Блэка, - Ник затягивается сигаретой прямо посреди комнаты. – И знаешь что, дорогая Лисапет? 

Паузы в исполнении моего братца стоят тысячи слов. Срезаю уголки щипчиками под мягкую трапецию французского маникюра.

- Я услышал, как он сказал моей маме, то есть нашей маме, когда она, помнишь, приехала к нам в позапрошлом месяце и застукала меня с вейпом на балконе....

- Ба-ба-ба, вейп был мой, то есть Молли, спасибо, Ник, забыла тебе тогда сказать, теперь по порядку. Ты услышал, как твой папа сказал…

- Что Джонни Блэк….

Я ещё никогда не слышала столь оглушительной тишины. Ник Вейдеман и разговорчивость – это даже не общительность, а что-то вроде постоянной мелодии сквозь осенние ветра. И то, что на улице весна, совершенно не исключает моего категорического нежелания спросить у Ника прямо сейчас, не потерял ли он свою октябрятскую звёздочку.

- Лис… Ли-ис! - Ник щёлкает у меня перед носом пальцами, вымазанными в мастике для обуви. Вскидываюсь, будто из внезапно наплывшего тумана.

- А?! Так ты его видел?

Ник снова замолкает, глядя сквозь стекло, вымытое так, чтобы дом и улицу хоть что-то разделяло.

- У меня волосы бледные, но я….

- Ник, - встряхиваю его за плечи, - у тебя бледный вид, но ты всё ещё брюнет. Гаршина обчитался, что ли?

- А он блондин, и лицо у него смуглое. Хочешь, дам почитать? Я не плакал, я писал поэмы три.... нет, четыре. И потом мы с Ко провели та-акую ночь! Глупо, правда?

Он сматывает рулон туалетной бумаги, раскатанный от балкона до балкона и обратно через кухню в туалет. Она исписана какими-то формулами. Хотя, если приглядеться, это самые настоящие японские иероглифы.

Глава третья

Мы бы говорили, но….

Джонни Блэк – настоящий кошмар нашей улицы. Девочки в состоянии хронического одиночества заводят себе воображаемых подруг и даже друзей. А мальчикам зачем-то нужен воображаемый соперник. 

- Ил…Ил…Илзе, - голос Ника так тих, будто он вот-вот скончается под моей кроватью, - пожалуйста, укрой меня покрывалом. Только так, чтобы я смог дышать. Тут у тебя такой свежий воздух, и даже проползает что-то живое. 

- Поговори.

- Мне?

- Нам. О чём папа просил тебя, когда Джонни Блэк устраивался на работу вместо нас обоих?

Стон Ника или скрежет кроватных пружин – уже значения не имеет. Его ноги очень медленно высовываются из-под спинки. 

- Илзе, я всё понимаю. Глупо надеяться, когда Джонни Блэк всегда успешнее. И самый успешный успех никогда не заменит мазы в ментовке. 

- Это не самое главное. 

- Конечно, не самое. 

Вылезает из-под кровати, отряхиваясь от пыли, которую я вытерла ещё вчера.

- Илзе, я согласен поработать…. То есть, ты берёшь меня на работу сортировщиком дерьма?

- Ник, если ты так будешь устраиваться в лабораторию, тебя никогда никуда не возьмут даже на пол-ставки. У тебя комплекс вечного сотрудничества. О говне.

Ник откашливается, поправляет несуществующую бабочку.

- Экскременты – это остатки человеческой пищи, не переваренной в ходе прохождения…

- Стоп. 

- Отличное возражение, - выдавливает Ник после продолжительной паузы. Протягиваю ему стакан воды. Выпивает, откашливается, глядит в потолок, а потом на меня – словно я подниму табличку помощи из зала.

- Какашки – это….

- Нет, Ник. Если ты скажешь посетителю, что у него какашки….

- А что я должен сказать?! – взрывается Ник. – Что у него подарок для меня, или я что…. Илзе, это ужасно. Я не привык называть говно как-то иначе. 

- А ты попробуй.

Ник подходит к стакану со вчерашним молоком, пробует и закатывает глаза.

- Вкусней ничего не пил за последнюю неделю-две. 

Поглядывает на туалет.

- У тебя невозможно растолстеть. Можно, я….

- Нельзя. Допивай молоко и заедай чем-нибудь. Можешь не есть, это способствует выведению шлаков из организма. Только недолго, иначе умрёшь от цирроза. Ты же бросил пить, Ник. А сразу результат не появляется. Нужно немного подождать, и желательно не дёргаться, пока тело будет справляться с экскрементами души.

Тело Вейдемана-младшего проплывает из кухни в ванную и долго шумит водой. Затем хихикает, фыркает и скребётся в двери.

- Я забыл, как у тебя открывается замок.

- А зачем ты нажимаешь на дверь?

- Ой, извини, - открывает дверь и усаживается на пороге. – Мне плохо, Лис. Действительно плохо, и дерьмо – лучшее, чем я мог бы вылечиться. Много?

- Сколько съешь.

- Вот прямо так взять и….

- Да пошёл ты. Иди, приготовь себе что-нибудь. 

Ник потерянно разглядывает стены моей кухни в поисках шкафа с едой. 

- Мама…. То есть ты, а я…. Всё-таки я младше. 

- Ничего страшного, у тебя получится.

- Вот-вот. Родители тоже так думали. А ты….

Вздыхает и, тяжело сгибаясь, достаёт из ящика пакет с печеньем. Вырываю у него пакет и показываю на холодильник.

- Опять идёшь путём наименьшего сопротивления?

- Так и знал. Сложное блюдо самому себе.

- Может, и я попробую.

По крайней мере, у меня есть несколько минут, чтобы сосредоточиться и сделать вид, что я очень занята. И рассмотреть октябрятскую звёздочку, которую у меня выпросил коварный Джонни Блэк. Он действительно хорош собой, и волосы его светлей лица, но это не будит во мне горячих расистских чувств. Он расстроен, а я думаю, где бы достать журнал «Мурзилка».

«Илзе, пожалуйста, не оставляй звёздочку на пороге. Я вполне способен дойти до двери, чтобы открыть тебе без предупреждения. У меня есть ещё одна просьба…. То есть, Илз, извини, чуть не назвал тебя чужим именем. У меня глюк, не знаю, как с ним справиться».

Сообщение Джонни на автоответчике записано далеко не идеальным голосом из ванной, но мне сразу же хочется ответить. Придётся справиться со своим желанием ответить на глюки Джонни.

- Опять он, - бормочет Ник, разглядывая мой телефон. Тычет мне под нос телефон из правого кармана.

- Хочешь, скажу, что она мне написала последний раз?

- Нет, не хочу.

Ник падает на диван и закрывает глаза.

«Глюк – это состояние счастья, дорогой наш друг и брат Джонни…. Ой, извини, чуть не назвала тебя твоим придуманным именем. Если у тебя есть предложения о том, как справиться с иллюзией….»

- Перезапиши, - строго выговаривает Ник. – Зачем ты лишаешь человека надежды?

- Но я же не собираюсь ему её давать!

Ник откашливается, наклоняется над телефоном, показывающим ему факс.

«Так вот, слушай, ты…. То есть уважаемый. То есть я имел тебя в виду, лысый блондин в чёрном. Ой, извини, Джонни Блэк, ну как же я мог забыть? Если ты ещё раз прицепишься к моей сестре за полы её халата, я за себя не отвечаю».

Ник усаживается на пол и открывает свой собственный телефон, на который никто и никогда не звонит.

- А теперь я напишу ей сообщение, а ты оценишь, как оно звучит.

- Идиот. Пиши, как есть. А лучше не пиши, все равно забракует.

«Дорогая Ко! Я делал всё, чтобы ты почувствовала себя лучше. Однако, ты так и не желаешь понять, насколько Джонни Блэк силён, а я слаб. Как ты и велела мне, поживу с мамой. Если мама позвонит, скажи, пусть перезвонит. Ко, я серьёзно, она старенькая, и у неё склероз. Ко, да возьми ты уже, наконец, трубку!!!"

Найти Ника спящим в одиночку – событие, из ряда вон выходящее. Тем не менее, он дрыхнет на моей кровати, укрывшись старым тёплым одеялом, которое мы вышивали на двоих, кто как умеет. И пока Джонни Блэк строчит мне очередное сообщение о специфике глюка, который он никогда так и не испытает, у меня возникает странное чувство. Надо написать Кате, но я так и не взяла её телефон. Зачем? Я ведь всегда могу придти….

- Ник… Ник! Мне надо срочно на работу. Суп….

- Разведи чем-нибудь, - бормочет, выставляя ногу во вчерашнем носке из-под одеяла. – Можешь заварить, на, всё равно не стирал и стирать не буду. Лучше выкину. 

В окно кто-то стучит, но это не Джонни Блэк. Это кухарка со второго этажа, которая делает вид, что забыла у меня….. Перец? В прошлый раз она явилась с набором турецких приправ и битый час мне их расхваливала на все лады - так, будто на её свадьбе не умолкал Таркан. 

Бетти замужем совсем недавно. Впрочем, её зовут Бетан, она датчанка, и никто в упор не понимает, что она здесь делает, если её муж даже не болгарин. Он палестинец, и за это с ним все очень вежливо разговаривают - на любом языке.

- Перец белый? - меня просто-таки вжимает в косяк двери, но ей плевать. Блестящие глазки подтверждают мои предположения.

- Хожу-хожу, спрашиваю-спрашиваю, а нет ни у кого, - тяжело протискивается в нашу маленькую прихожую. – Ботинки у тебя новые….

- Это не мои. 

Какое-то время между нами царит всепонимающее молчание.

- Я… это…. Позже зайду.

- Да ничего страшного. Готовить он всё равно не умеет, а у меня нет времени вкалывать на его жратву после пьянки. 

- Да? – кухарка осторожно заглядывает за шкаф с посудой. – Хороший мужик, а они всё жалуются. Всё им не так. 

Джонни нехотя вылезает из-за шкафа. Засучивает рукава, достаёт из тумбы пачку очень длинных спагетти, разглядывает её на свет, потом протягивает кухарке.

- Раз ты такая умная, свари мне. Только так, чтобы я ел.

- А где…. – кухарка оглядывается, шаря мутным взором по стенам. – Тот, что лазил к ней прошлый раз? 

Джонни заглядывает под стол, затем под стул.

- Кроме твоих лапищ, не вижу ни единого следа чужого присутствия. 

Кухарка очень внимательно смотрит на его в доску наглую рожу.

- Хороший парень. Ты мне нравишься, одобряю. Лиза... В общем, ты, если что, звони. У меня всё есть, и этот, как его.... костюмчик, я недавно вывела с него пятно из-под шоколадной пасты. Н-нет, арахисовой... кажется, всё-таки... ой-ой...

Она целую минуту роется в кармане и, наконец, извлекает из него чек, исписанный мелким почерком. Джонни аж перекашивает.

- Это.... что... такое? - сипит, тыча пальцем на гиперманускрипт. Кухарка победно щерится.

- А это, дорогой мой Джонни, - выговаривает очень вежливо и почти что по слогам, - перевод инструкции к пятновыводителю на ирландский. То есть гаэльский, извини, пожалуйста, будь добр. Лиз, ты можешь распечатать её?

- Ага, да, - и моя правая рука с перечницей сама по себе дёргается, выпуская в кухонную прохладу мощнейшее облако мелко, вот прям по-немецки вымолотого белого перца. У нас в Латвии так не мелют, всё привозное. Сволочи, а....

Джонни чихает, как моя тётушка - аж взвизгивая, чуть не пробивая своей задницей мою и без того хрупкую кухонную плитку. Гостья отчаливает, пятясь назад, будто громадное ракообразное из не очень чистой речки, в которой Джонни регулярно стирает нижнее бельё. 

Ник вползает в кухню на четвереньках, оглядываясь по сторонам.

- Что это было, люди? 

- Ничего, кроме того, что ты поц. Ярмуз опять голоден, ты сожрал у него все голубцы. Я тебя сколько раз учила, всегда оставляй один голубец в кастрюльке.

- А мама говорила - доедай, - Ник победно смотрит на меня сверху вниз, пока я сметаю перец на бумажку. Джонни тупо смотрит на мои манипуляции тонкого плана.

- Слушай, дай мне, я насыплю себе в табачок-с. Никуша, ты куришь?

Ник разглядывает его снизу вверх - молча, рассеянно, будто и не слышит. Ну почему он всегда такой? Вот слова не скажу за него, из последних сил буду крепиться.... 

И вдруг он смотрит на меня так, что я и вправду замолкаю.

Глава четвёртая

Ужин у Джонни Блэка

- Так значит, ты тоже устроился в страховую компанию, - Ник медленно раскуривает электронную сигарету, от которой воняет ещё хуже, чем от настоящей. – Гадост…. То есть, погоди-ка, погоди. 

У Джонни Блэка не находится других возражений, кроме чашки, занесённой над головой Ника. Столь громовой тишины я никогда не слышала. Джонни смотрит на Ника сверху вниз,  как бы невзначай ставит чашку обратно на стол. Мою любимую гороховую чашку, заботливо привезённую из Латвии в старой литовской газете. 

- Здесь очень много ваты, - Ник едва выдавливает из себя слова, корча отвратительные рожи. – Как можно такое курить вообще? 

Джонни затягивается, отбрасывает назад пероксидный чуб и тычет в границу, с которой у него растут самые настоящие, смоляные волосы. 

- А ты думал, я крашеный? 

- Ничего я такого не думал, - Ник дёргает себя за хвост, который он только что соорудил. Смотрит на мою пепельную стрижку с косой чёлкой и острыми висками, которая не вызывает у него вдохновения врать хоть что-то, кроме правды.

Он вообще-то честный, наш Ник, но врёт почему-то всегда мне, а не матери. 

- Гм…. Так вот, Джонни, я бы хотел с тобой посоветоваться…. О том, как лучше…. Ну, короче, вот берёшь бизнес, а он как бы... отвязанный вообще, полностью. Никаких запасов, никакого задела. Я такой говорю - вот, смотри, вот эту стоимость твоей сосиски ты башляешь каждый месяц, и всё. Дело в шляпе, можешь туда ссать, можешь выращивать в ней кактусы. Да я бы щас вот...

- Заткнись и слушай. Илзе, почём страховка? 

- Ник?

- А …. Э-э…. Ладно, я передумал. А теперь пусть он поговорит о том, чем занимаешься ты. И так, чтобы мне было приятно слушать.

Господи, как я его ненавижу в такие минуты.... Джонни медленно переводит взгляд в мою сторону. Как говорится, ночь нежна...

- Я, между прочим…. 

- Вот-вот! – Ник торжествующе поднимает палец. – А я знаю, что экскременты называются не так, как ты себе это представлял. И, если человек ... м-м... наваляет не того.... то есть вывалит.... то есть, физико-химические показатели отходов его жизненного воспроизводства отклонятся от принятой в данный момент медицинской нормы... Он просто будет вынужден подумать о том, о чём никогда не задумывался до того. 

- То есть, сменить страховую компанию, - Джонни аккуратно чертит на моей клеёнке иероглифы из постного майонеза. Затем, немного подумав, добавляет к ним пару капелек кетчупа и делает зубочисткой аккуратные разводы.

- Я учился на бариста, Лиз. Девок - хоть в кофе клади вместо сахара. Дублинский бариста знаешь как говорит? Он молчит и смотрит прямо в глаза. Руки не перестают. Вот просто не перестают, веришь ли? М-да.... 

- И тем не менее….., - Ник аж захлёбывается, листая проспект. - Я тут увидел ещё одну мульку, и в ней есть.... это, как его... рациональное зерно, вот. Смотри. Мы просто берём и расписываем схему получения доходов, как полагается здесь.

- И тем не менее, кому? твоей? - Джонни накалывает на вилочку кубик очищенного хлеба и начисто снимает майонез с клеёнки. - Как её там? Ко, что за имя. Ко. Я будто не выезжал из Антрима. Сейчас она меня догонит и надерёт шваброй, но я успею убежать. Очень вкусные огурцы. Надо было рвать их вовремя. Отличное блевотное, а виски плохой, м-да... Голимый виски.

Джонни, милый Джонни, подмети меня с мостовой. Ник аккуратно заглядывает в его блестящие карие глаза. Джонни скромно тупится.

- Илзе…. Ты посмотри, посмотри. Какой же он обаятельный, этот ваш Джонни. А я лох в кавычках. Всё. Пусть идёт. Пусть! Я в говно. Это моя судьба, мой кринж, пик моей гедонистической карьеры, которая вот-вот могла окончиться планом Ульрика.

Зря он это сказал. Мне совершенно нетрудно ухватить его за макушку и загнать под стол, как в детстве. Коммеморация, и всё такое, он сам будет просить шяуляйскую копчёнку. Паскуда.... Ульрик бы их всех разогнал в секунду. Жаль, у него сейчас маниакальный эпизод.

Боже, как он радовался, когда я вот так вот назвала его спастические биполярные периоды. С тех пор он постоянно начал выпрашивать у меня то, что русскому хорошо - на этом и расстались, с-собака.... Говнюк, я и не знала, что он тайком посещает собрания бдсмщиков. Три часа выбирала в "Тиндере" немца без шизы, ай-ой....

Меня уже прёт, стоит вспомнить его благостную рожу на первом свидании. Если у Ника осталась ещё хоть капля совести, он мог бы сварить спагетти, но это почему-то делаю я. И Джонни Блэк совсем не против, потому что он занят изучением цвета глаз Ника Вейдемана.

Однажды я предложила Ульрику поиграть в гляделки с моим братом. Он прихлёбывал при этом пиво, а потом спал на трёх табуретах. То был вечер нашего первого знакомства. Мы с Ником специально накачали его, дабы узнать, на что способен. А Ульрик просто задрых, и утром Нику пришлось нести его на остановку, а потом в такси до пятого этажа пятиэтажного дома-офиса для удалённых работников "Филлипса".

Вау, забыла добавить. Всё утро Ник строчил за него в чате, потому что босс два часа орал на него на немецком.... ну, как орал. Тварью дрожащий из угла Ник чуть не сознался, что лучше бы орал. 

- Добавь немного масла. Это я не тебе. Так вот, о чём, бишь, я?

- О том, что ты просил добавить немного масла не тебе.

Джонни замолкает. Илзе Вейдеман тем временем делает вид, что ей очень нравится варить спагетти. По крайней мере, так меня учила моя мама, которая терпеть ненавидела готовить, но делала это очень вкусно. 

- Итак, Джонни Блэк и я, грешный брат Илзе Вейдеман, - Ник укладывается на оба табурета, стремясь держать спину прямо, - кто из нас круче? Конечно же, он, у которого волосы, и глаза, и зубы, а у меня так….

Внезапно приподымается на табурете, с руками, сложенными на пухленьком прессе.

- Илзе, - шепчет еле слышно. – Я лох вдвойне. 

- Ко тоже так считает, но тебе ведь уже всё равно, правда?

- Ну-у... не то чтобы, но как-то, знаешь…. Уже не так волнует, как вчера. Хо.

Джонни Блэк скашивает на меня цепкий взгляд тёмных глаз. Он явно не собирается варить кофе такими кулачищами. Боже, где тот рижский невротик, которому я нагрубила на вокзале? До них никогда ничего не доходит, вот просто никогда. Хорошо, хоть у меня не хватило ума предложить ему бабки.

А Джонни взял бы, я знаю. И вёз бы медленно, слушая по радио Синатру. Он ненавидит Синатру. Он вообще ничего не слушает, кроме польского радио, которое начисто вырубает ему мозги. 

- Так ты у него снова нянькой не работаешь? Зачем, Лиз? Пусть наймёт тебя хоть на полставки. Полдня дерьмо, полдня Николас Вейдеман, в чём разница?

- И я чувствую то же самое, но к тебе, Джонни Блэк. Ты…

- Да ладно, Илзяка. Мне хорошо видно, когда девки от меня млеют. Дерьмо оно такое, дерьмо.

Джонни растягивается у себя на диване, листая журнал мод за прошлые года. 

– О Клеопатра, свет очей моих! Когда змеёю ты свивалась, я ждал, но ты не возвращалась. Лиз, вот этот клёш. Я закажу себе. Я хочу ходить по Берлину в брюках-клёш....

- А если я ещё вернусь, то без неё, или свихнусь.

Ник и Джонни, пожалуй, так не смотрели на меня за всю мою жизнь. Если дружба между ними всё-таки существует, она зародилась в очередной раз прямо здесь, в этой комнате, где я реву над анализами …. Как его, бишь, там? Поца, который плюнул на диету и выжрал очередную порцию запрещённого продукта?

Я больше никогда не позволю Ульрику сдавать анализы в моей лаборатории. Я больше никогда не послушаю ни одного берлинского психотерапевта, который уверяет, что это работает. Я сдала свою кровь и обнаружила в ней резкое увеличение тромбоцитов на один квадратный сантиметр. Я всё, моим сосудам противопоказаны резкие колебания окружающей пятницы.

Я хочу жить с Ульриком, но жить он не будет....

- Илзе, ну, Илзе, - Ник неловко гладит меня по плечу. – Каждый сам…. Ой, извини, я это не нарочно. Ну-у, девка у него так себе, но что.... Ему надо, иначе его плазма превратится в янтарную смолу, и мы с тобой будем на двоих чавкать этот адский медок целую вечность. Лиз, ну хочешь, я поработаю за тебя сегодня ночью?

Вытираю слёзы. Кажется, спагетти замечательно просолены, на этот раз. 

- Да пожалуйста, можешь говорить всё, что хочешь, если я не устану это слушать. Я только хотела спросить, Ник, у тебя, у самой себя, за что мне это? Почему я обязана делать то, что не нравится ни мне, ни моим …. Как их там?

- Говнодавам, - сумрачно изрекает Джонни. – А я бы делал. Им же не нравится.

Глава пятая

Суп Кати Кацман

Какой тут ужин.... Сам процесс методичного наматывания спагетти на вилку с костяной ручкой больше не вызывает у меня ни одной, даже слабоамплитудной волны счастья. Одна мысль о том, что я должна буду это проглотить, сворачивает в калачик на кухонном диване Джонни Блэка. Этого ещё только не хватало....

Он просидит возле меня всю ночь, мы будем целоваться и пить пиво на рассвете, стоя у чугунной ограды его балкона и сплёвывая семечки на сирень. От него будет пахнуть яичницей, как сейчас, когда он дышит мне в ухо, разглядывая через плечо отрывной календарь за прошлый год.

- Нет, не этот день, - жалко бормочу я, пытаясь хоть как-то заговорить его уж слишком подогретый торс, и вообще. Надо бы плащ, болоньевый. Притащат, а как же. Ник будет страдать, но всё-таки напялит эту дедушкину сеть для слабоумных. 

- Опять тащиться на эту чёртову барахолку, - мой брат оглядывается по сторонам, ища второй ботинок. – Опять кухарка спёрла, на сувениры. Илзе, когда этот…. Слышь, ты, как тебя там, замечательный ты парень? У моей сестры нет денег, чтобы содержать тебя! 

- А я за свои …. Погоди-ка, погоди... Да, действительно, нет. Илзе, я отдал тебе звёздочку ко дню моего рождения? Нет? 

Роется в задних карманах моих джинсов, достаёт, любовно поглаживая острые металлические лучи, подкрашенные алым лаком для ногтей.

- Сколько она содрала с тебя за эту дрянь?

Молчу, ковыряя носком пол, недокрашенный Ником в прошлый раз его изгнания из личного ада. Так хочется всандалить каблуком в ногу ольстерского фраера, но в каблуке всего лишь три сантиметра. Пошлые домашние шлёпки, атас. Я подсмотрела их у маминой подруги, вырезанные из лопнувших босоножек.

- А я бы сказал, что эта дрянь очень даже хорошо смотрелась бы на твоём школьном пиджаке, - Ник неспешно прохаживается вокруг Джонни, - на твоей курточке с модной барахолки, которую папа тайком посещал от мамы, уверенной в том, что нужно быть как все, и ни шагу в сторону.

- Именно поэтому я собираюсь уложить эту звёздочку на подушку и отнести её к твоей маме. Она очень меня любила. 

- Хуже. Она любила этого, со звёздочки.

- Хуже, но не для нас с тобой.

Если у Илзе Вейдеман когда-нибудь заканчиваются границы терпения, то …. Хватаю звёздочку из рук Джонни, вышвыриваю за окно и плотно закрываю форточку.

- Значит, сговор, - Джонни сжимает кулаки. – Ага…. И почём же теперь её купят?

- Пусть тебя это не волнует. Они ведь не пахнут, правда?

Джонни дёргает меня за талию в фоле последней надежды на что-то вроде танго - и очень больно, между прочим. Лапищи пропасть. Я аж вскрикиваю. Ник подхватывает меня под локоть и врезает Блэку такого пинка, от которого тот едва успевает схватиться за ручку двери.

- Ах, я нехороший мальчик…. Ну ладно. Пожалуй, возьму у тебя уроки этого вашего... м-м, пардаугавского айкидо. А где здесь….

- Вон, - Ник с исключительной любезностью показывает дорогу к туалету. – Я там уже был, но в нём ни следа твоего настоящего присутствия, Джонни Блэк. Хотя.... Ты кое-что забыл на полочке для римских похорон. 

Он поворачивается ко мне с бесстрастной ликторской мордой.

- Мензурка нефти. Ровно пятнадцать мэлэ, и ни мэлэ сверху. Аптекарский хрусталик, можешь выбить мне глаз, я застрахован на пятьдесят штукарей. 

Ах, какая замечательная тишина. Невероятная, звукопроницаемая.... Джонни Блэк беззвучно рыдает, сидя на полу, обхватив колени нарочно протёртых джинсов. Илзе Вейдеман сидит рядом, ища у него в карманах конфету.

- А я так и думал, - Ник осторожно проводит пальцем по его щеке. – Ты ведь никогда не загораешь, Джонни Флэк. Илзе, он настоящий бледнолицый! Коль уж целоваться, так в губы, - правда… ой, а вот ещё….. эй, не надо! Я больше так не буду!

- Ну, как-то так, - выдыхаю, отпуская его шиворот. – Джонни, пожалуйста, сделай то, что я тебя просила в прошлый раз. Иначе….

- Я понял, Илз. Я понял. А сколько надо…. То есть когда восстановится нормальный уровень…. 

- Когда ты перестанешь класть оконную замазку вместо кишечного содержимого, которое перестало прятаться от правды. И вот ещё что, Джонни Блэк. О том, что я сказала тебе, можешь сказать ещё кому-нибудь. Он или она – неважно! – всё равно сделают по-своему.

Есть вещи, которые я внезапно забываю. Или не вспоминаю.

Только спустя некоторое время начинаю понимать, отчего так случилось. И если я вспомнила о супе, который ненавидит мой брат, - едва ли это суп, который я варила в плохом настроении.

Суп, сваренный в плохом настроении – даже очень вкусный! – способен не только лишить сна, но и аппетита. Ведь так считала моя мама, которая варила свои супы в исключительно хорошем настроении. У Кати Кацман, которая решила прислать мне суповой набор, настроение было явно лучше, чем в прошлый раз.

Мальчик с курьером – а вернее, с огромным догом, едва ли мирно пожёвывающим травку вместо мясной кости – засел на моём пороге, ища с лупой то, чего не нашёл в собственных волосах.

- А я жду, жду, - оттягивает край кармана. – Есть купюры?

- И мелочь тоже. Правда, коллекция старая. У твоей….

- Мамы? Неа. Даже не скажу, кем она вам….. А, вот, знаете…. 

Достаёт из кармана пачку старых облигаций.

- На них можно купить целый журнал, о котором вы просили.

- Я просила?! Хм… ладно. Вот тебе купюра, и купи на неё что-нибудь…. Для цвета глаз. Отчего радужка бывает блёклой?

- Не знаю, - мальчик пожимает плечами, оглядываясь по сторонам. – Это смотря какой цвет глаз. Если коричневый, то надо есть больше коричневого. Если белый – белого.

- Ты дурак, что ли?

- А вы как думали? 

Протягивает мне тщательно упакованный суповой набор и записку.

«Вот что, дура ты подстреленная. Если не сваришь себе супа пожирней, я сама его себе сварю. И зачем только я связалась с тобой? Теперь отбоя нет от желающих купить то, что им отродясь не надо было. И вот ещё что. Если понадобится журнал, от которого у твоего поца оздоровится цвет лица – даже не спрашивай. Я лучше румяна ему продам. И зачем только я с тобой связалась?»

И незачем так орать, как сказал бы мой любимый мультгерой. Или не очень любимый, но я уже не помню, кого из них я больше терпеть не могла. У Кати Кацман есть одно важнейшее качество. Его не было у моей мамы, но маму я всё-таки люблю больше.

Истерики на ровном месте. Моя мама их начинала вдруг и так неожиданно, что я даже не успевала понять причину такой резкой смены настроения. О, если бы у меня не родился брат со склонностью устраивать чего похлеще, я бы никогда не прочувствовала, как это важно.

Покричать на того, кто тебе небезразличен.

Глава шестая

Диагноз и антитезис

Если у Джонни Элеганца до встречи с нами существовали брюки, то он их забыл в первой же примерочной. Ник ненавидит брюки со школьных времён, когда отец заставлял его наглаживать стрелочки.

- У настоящего мужика стрелочки всегда должны быть наглажены собственноручно.

- А почему собственноручно? – шептал Ник из угла. – Отчего я не могу поручить столь ответственное дело моей сестричке, которая так тщательно наглаживала пионерский галстук, что пропалила дыру туда, куда мама решила прицепить брошь с аметистом? Пионерский галстук – и брошь с аметистом. А люди, между прочим…..

- А люди, между прочим, зашивают то, что у них, так сказать, в единственном экземпляре, - шептала я на ухо Нику. – И если я сделала это, сделай и ты.

- А зачем? Я просто не буду его носить. И знаешь, ни о чём не пожалею. Не-ет, о не-ет, не надо ни о чём жале-еть....

Он очень хорошо поёт, мой братец Ник - особенно песняки с моих дисков, которыми я троллила упоротых пардаугавских чувачков, обсуждавших под моими окнами, зачем.

И это даже не то, что мы с ним и моей одноклассницей Зитой Вальковски, с бесстрастными лицами заочкованных отморозков, идём прямо на нестройную шеренгу балканских эмигрантов у Элизабетинского парка, и они ошалело расступаются, предлагая нам какую-то жрань, - и я, глядя прямо в масную рожу самого нажранного, изрекаю вот так:

- Ви нид йор хэтс, бутс энд рэзорблейдс.

Это, пожалуй, не единственный способ стрельнуть у них воды в тридцать пять градусов бархатного сезона, но меня приходится отбивать от чьего-то с травы стащенного ватного одеяла в цветочек. Бедняги, они решили, что у меня озноб...

Зато у Ника теперь есть новое увлечение. И это даже не кухарка, которая, как оказалось, отменно умеет готовить спагетти с плавленым сыром. Это не Ко, наобещавшая ему выйти замуж за Джонни Блэка, если он тотчас же не вернётся из ада, который мы ему здесь устроим. И это даже не Джонни, который чувствует себя самцом до тех пор, пока не ощутит себя конём, удачно проехавшимся на собственной заднице.

- Жизнь должна идти своим чередом, - вещает мой брат. - Ты никогда не сможешь обрести над ней полного контроля. Это путь в дурдом. Ну ладно, в пивбар. Так вот, о чём, бишь, я.... Надо принимать всё, как есть. И не слушать тех, кто пытается разложить твою жизнь по своим полочкам. Лис, где моя сиреневая футболка? Ну где?! 

Ник увлечён историей. Он тщательно изучает пищевые цепочки в природе, чтобы понять, какое значение имеет круговорот дерьма. Или того, что мы называем дерьмом, увлечённые внешним видом пищи, поданной на стол за пару часов до процесса удобрения канализации.

Кому повезло? Только не нам, слушающим Ника, с его доскональным обоснованием дерьмовых теорий. 

- Илзе, Илзе, у вас всего лишь лаборатория по сдаче анализов, - шепчет Ник, вытирая пот со лба. – И я должен всё это знать, перед тем, как запущу аналитическую лопатку в испражнения очередного компульсионера?!

- Тебе вредно много знать, Ник. Очень вредно. И вообще, ты никому ничего не должен. Просто делай….

- …. То, что не нравится. Понял. Отлично. Я пас. 

- Молодец. А у неё комплекс пятёрочницы, которая ещё не успела отгрести от папика, но уже наказала саму себя. И больно, чтобы другим неповадно было. Она ж у нас не такая, как все, пятёрочница ты наша.

У Джонни Блэка всё-таки не коричневые глаза. Они карие, как две шоколадные….

- Ягодицы, - Джонни аккуратно расправляет на себе новые брюки. – Очень даже стильно, если не носить мешком, как твой братец. Я собираюсь позагорать на открытом воздухе, но, боюсь, девчонки сбегутся, чтобы отлупить меня резиновыми дубинками. Достали, феминистки обдолбанные. Илзе, сжечь задницу на солнце очень вредно?

- Сам подумай. 

- С точки зрения природы? Ничуть. А с точки зрения моей природы очень даже вредно, потому что я….

Заглядывает в мою тетрадь для регистрации баночек.

- Так значит, тебе запретили говорить, что у меня там. И сказали, что….

- Выгонят. Или я сама уйду, когда скажу.

- А, ну ладно. 

Долго читает результаты анализов, роется в телефоне, что-то доказывает голосовому помощнику. Затем поворачивается к Нику, держащему под мышкой энциклопедию.

- Эй ты, умник! А почём будет….

- Нипочём. Хочешь, сам читай. 

Напяливает на нос очки, затем протягивает их Джонни.

- Если хочешь, можешь воспользоваться моими очками, сэр.

- Я уже воспользовался твоим очком, говнюк, и не очень этому рад, потому что ты забыл почистить за собой унитаз. Илзе, ну как сказать об этом завуалированно?! Так, чтобы он сделал, а не посмотрел на меня, как на очередного идиота из списка своих клиентов?

Илзе Вейдеман молчит, потому что сама себе запретила подсказывать пациентам. Или друзьям, кто они там по инструкции – неважно. Ей просто не хочется говорить. И пусть. Каждый говорит сам за себя, а если молчит….

…. – а если она молчит, значит, жмотится, - Джонни торжествующе оглядывает меня и Ника. – И что тут такого, а? Получить парашу за то, что подсказала мне? Да я сотни таких параш получал, и плевал на пересдачу!

- Анализов, Джонни.

- Анялизов, Дзьонни! – у Ника даже слюна брызгает, когда он начинает размахивать опять немытыми руками. – У неё комплекс отличницы, и я этим пользуюсь всю свою сознательную жизнь. А ты не способен даже умолять её о том, чтобы она дала тебе стибрить собственный анализ из-под носа у доктора Время!

- Умолять, - задумчиво произносит Джонни, - умолять – кого? Отличницу?! Да я лучше попрошу пристрелить меня где-нибудь за углом! Она уверена, что я всё равно стырю, поэтому даже не дёргается. Просто ждёт, когда меня поймают и оттяпают то, чего не обещали оттяпать в прошлые разы. Илзенька, а тебя когда-нибудь выгоняли из класса?

- Да, за подсказочку, Джонни. И было это всего лишь раз, когда я, наконец, сделала работу, на которую у меня не хватало терпения в прошлые разы.

- Очередная скукота, - вздыхает Джонни. – И все вы здесь, уж извините, идиоты какие-то. Один я умник, со своим вечным стремлением сделать всё не так, как попросили. А если надо? Илзе, вот если надо сделать так, как просят?

- Так делай. В чём беда?

- Если бы я знал, Илзе. Если бы я знал….