Мальчик без папы

Глава первая

Брюки в фонтане

Конференция по копрологии – это очень, очень, очень увлекательно. Это вдохновляет на всю рабочую неделю и даже на месяц, если хорошенько себя настроить. Курсы аутотренинга от Молли Вайт – а моя подруга вот уже больше месяца как носит иную фамилию – помогают не думать о замечательной погоде за окном и о том, что неплохо было бы выйти погулять в город, о котором я грезила всю свою сознательную жизнь.

Ладно, чего уж там. Времени осталось в обрез. Конференц-холл ещё закрыт, есть не хочется, а из окна отеля вид – хоть краски доставай, если бы я умела рисовать. Фонтан Треви бьёт ослепительными струями под июньским солнцем, прямо возле окон моего отеля. Кто-то купается, кто-то просто болтает ногами в прохладной воде, а мне пора надевать деловой костюм. 

Ну и дерьмо. Кручусь возле зеркала, критически оглядывая пожирневшие бока, и решительно бросаю пиджак обратно в чемодан. Нет, так дело не пойдёт. Брюки – ещё куда ни шло, но у меня же есть платье, которое я специально припасла для этого города и больше ни для какого другого. Я даже готова вышвырнуть его здесь перед отъездом в ближайший мусорный бак, чтобы оно никому не досталось. И плевать, что обо мне подумает таксист, подвозящий до аэропорта.

Ох уж эти социальные предрассудки….. А я ведь  - их раб, как ни пыталась всю жизнь бороться. Ладно, поборюсь ещё раз. Времени не так уж мало, чтобы не успеть постричься назло предписаниям толстой книги по этикету, зачитанной до дыр в библиотеке моей мамы. Тем более, парикмахерская внизу, и стоимость одной стрижки входит в бонусный купон оплаты моего номера до завтра.

Вот так всё быстро – сегодня конференция, завтра улетаю из Рима. И даже никому не успею сообщить, что я здесь была, потому что сообщать некому. Только Молли строчит мне на е-мейл вот уже десятое письмо. И чего ей неймётся, с её-то неугомонным муженьком? 

«Дорогая Лис!

Пришлось уединиться в туалете с ноутбуком, чтобы этот придурок не мешал мне думать. Заколебал своим нытьем о замятинах на пиджаке. Мы сегодня вечером собираемся в ресторан, придут его друзья. Ты представляешь? У него, у этого нытика со стажем, оказывается, куча друзей. И что они в нём нашли? Дорогая, пожалуйста, никогда не спасай свою репутацию с помощью брака. Гиблый номер, как я успела убедиться. И ведь ещё второй месяц нашего совместного счастья толком не наступил – а мне уже хочется сбежать за тридевять земель»

«Молли!

Ты же говорила, у него перестало болеть, после того, как он купил вам огромный предмет заместительной терапии. Чего тебе ещё надо? Заткни ему рот чем-то вкусным, он у тебя страшно худой».

«Лис, ты не понимаешь. Предмету моего восхищения он просто позавидовал, а вернее, разозлился до чёртиков, и этот гнев сотворил чудо. Его почки встали на место, а может, мозги, может, какие-то индифферентные пути стали афферентными либо эфферентными, не знаю. Не в этом суть, Лис. Он не перестал. У него потребность. Болеть чем-то, хотя бы страдать. Унитаз в нашей квартире не замолкает, и весь суп, который я умудряюсь в него впихнуть, превращается в бесконечные потоки чая из его неспящего дружка по разуму. Анализы в норме, размер почек тот же. Ты можешь себе представить? Я сойду с ума, или он сделает из меня дуру. Впрочем, я и так дура, что согласилась выйти за него через месяц знакомства».

«Дорогие Лис и Молли!

Я соображаю лучше, чем вы обе можете себе представить. Неужели вы думаете, что я позволю моей жене беспрепятственно переписываться с её подругами об эмоциональном и физическом состоянии нашей молодой семьи? Вы такие милые болтуньи, но я обо всём позаботился, гик несчастный. Так ты меня называешь, Молли, дорогая? Твоя испорченная репутация – ужасно заразная штука. Сегодня консьержка откуда ни возьмись заявила мне, что бонусы в магазине товаров для влюблённых – не повод оставлять ей ключи от моей спальни вместо карточки от лифта. А я просто перепутал, потому что разволновался. Молли, так нельзя. У меня баланс».

«Билл, гад позорный!

Давай разведёмся прямо сегодня же. Я согласна. Лисси мне свидетель».

«Молли, дорогая!

Даже и не надейся. Ты теперь моя, пока отсутствие света в лифте не разлучит нас. Я очень боюсь внезапной темноты. Крепко возьми меня за плечи, если я начну кричать, и хорошенько встряхни. Только посильней, чтоб зубы клацнули – я от этого прихожу в себя. Лис, пожалуйста, удали всю переписку. Сколько тебе заплатить?»

«Билли Вайт!

Поздравляю Вас от всей души. Вы выиграли месячный абонемент на совершенно бесплатное удаление переписки семьи Вайтов и друзей семьи Вайтов, в том числе из корзины и спам-фильтра. Компания «Осёл безрогий и сыновья» с её неизменным представителем Илзе Вейдеман».

«Многоуважаемый мистер Вайт!

За вашу скудную, совершенно рядовую, унылую и беспросветную семейную житуху ни один уважающий себя хакер не даст и ломаного биткойна. Подайте на развод и женитесь на звезде вашего любимого видеоблога в Инстаграме. Возможно, у вас появится шанс прославиться хоть-где нибудь. Общество с неограниченной ответственностью «Порнонимус и Антидрочер». Нескучных выходных!»

Любой другой сохранил бы сию эпистолику похохотать на досуге, но только не я. Стираю всё начисто, и даже собираюсь вышвырнуть рабочий планшет в окно, чтобы эти двое, наконец, отстали от меня. И застываю у раскрытой створки.

В ярком дневном сиянии брызг фонтана я вижу лишь один знакомый предмет – задницу в ярко-синих штанах, торчащую вниз ногами. Головы не видно, и это не утешает. Мы эти штаны вместе покупали на голландской барахолке. Я узнаю их из тысячи похожих, даже без Джонни. 

Почему никто даже не пошевелится? Он уже больше минуты торчит в фонтане и не поднимает головы. Люди вокруг ходят, смеются, переговариваются друг с другом, а его как будто не замечают. А у меня осталось минуты две, чтобы успеть пробежать по лестнице и сделать ему искусственное дыхание.

- Как романтично, - шепчу, задыхаясь от бега по лестнице вниз, - как романтично, шут бы его побрал. Если бы я знала, что ещё кто-то поедет на эту …. На эту…. Я бы…. Купила бы себе номер в каком-нибудь другом отеле.

Расталкивая зевак, подогретых пивом и полуденным солнцем, подбегаю к заднице Джонни, что есть силы дёргая её за пояс штанов. Штрипка остаётся у меня в руке. Джонни медленно поднимается, оглядываясь на меня, будто на городового с дубинкой.

- А, ну кто ж ещё.... Спасибо, ты мне штаны подпортила. 

- Ты что здесь делаешь?

- Ищу то, что кто-то потерял. 

Вынимает из-за спины насквозь промокшую книжицу в ободранном переплёте.

- Твоё?

- Не-ет. С чего ты взял?

- Тут написано. На развороте. Илзе Тарзиньш.

- Что? Дай гляну, - разворачиваю книжку с неудивительным названием «Словарь терминов экстренной хирургии нижних отделов кишечника». – Он забыл тире поставить. Илзе – Тарзиньш, вот как надо читать. Пунктуация – это не о нём.

- Гм. И пунктуальность – тоже. Я случайно уронил её в фонтан, пока ждал тебя. Попросили передать. А ты здесь зачем?

- Разве…. То есть ты….

- Я-то? 

Смотрит на меня, сощурив блестящие чёрные глаза.

- Мне, значит, по-твоему, положено быть там, где посадили?

- Я такого не говорила. И вообще, я здесь по своим делам, Джонни Блэк. Если ты ещё не знаешь.

- Конечно, не знаю, Илзе Вейдеман. Я ничего не знаю ни о тебе, ни о твоих так называемых делах. Твоих делах, заметь. И не хочу знать, потому что голова. Одна голова у меня, Илзе Вейдеман. Ты же у нас такая важная птица. И тебе незачем знать, зачем я здесь.

- А я и не спрашивала. Корчишь из себя невесть кого, и где твоя самокрутка? Выбросил за ненадобностью? Спасибо за книгу. Тебе ещё что-то, или я могу отойти в парикмахерскую?

- Отходи, но побыстрей, пока я не передумал. Нет, стой. А что ты собралась ещё стричь?

- Купоны на бесплатный завтрак в одиночку. Мне, правда, пора, и ты кого-то ждёшь.

- Ах, да, да, - роется в кармане. – «Неочевидные причины стандартных отклонений копрограммы в выборке методом случайных чисел. Проф.Б.Р.Баум». Если он будет шепелявить и плеваться, отсядь, пожалуйста, на одно кресло дальше.

- Благодарю, я надену очки. Ещё что-то?

- Дерьмо, а теперь ещё и гнойные миазмы. Поздравляю, ты делаешь крутую карьеру, Илзе Вейдеман. У тебя не найдётся лишнего билетика на собрание защитниц прав одиноких асексуалок? Поспать где-то хочется.

- Нарежу – хоть пачку. Всё, мне пора.

Глава вторая

Сто лет в обед и стакан от виски

В парикмахерской долго объясняю едва ли понимающему цирюльнику, что сделать с неровно отросшими волосами.

- Причёска называется «Мальчик без мамы». Слышали?

- Малшик? Без мама?! Гиде?!! – оглядывается, снуя взглядом по залу и окнам. Успокоительно помахиваю руками перед его красным распаренным лицом.

- Вы бы включили хоть вентилятор, это недорого, - я, и правда, спокойна, как варан в кустах. - Мальчик. Без мамы. Причёска. Волосы, коротко, стричь. Много спереди, мало сзади. Почти как у вас, но...

Медно-рыжий цирюльник оглядывает меня с ног до головы, опасливо смотрит за спину.

- Сзади нормально, ты что. Зачем такое говоришь на себя.... Спереди тоже много. Если так много будит, как в журнале читал, плохо будет. Смотреть будут много. Глаз плохой, испортят. 

- Послушайте, - закатываю глаза и воздеваю руки к небу. – Вот волосы. Мои волосы. Они короткие, но неровные. А надо, чтобы ровно было, у меня конференция. Кон-фе-рен-ция.

Цирюльник на мгновение останавливается. Кажется, его фиолетовые корни сейчас посинеют вместе с висками. Что за мода в оранжевых губах? Пятая кофейная чашка на столике, и все белые с золотой каймой. Эстет, ёкарный бабай....

- Конференчия, о да. Серьёзный. И причёска. Короткий. Совсем?

- Нет! Спереди – вот, чёлку длинной оставьте. По бокам – коротко. Сзади очень коротко, но не лысая. Просто коротко, а сверху шапка.

Цирюльник сочувственно вздыхает, обходя меня кругом и пощёлкивая ножницами. Пиратская серьга в его левом ухе аж вздрагивает.

- Странный причёска для женщина. Ты же не мальчик. Ты девочка. И много лет тебе уже. Может, шляпа? У меня есть шляпа, соседний магазин.

- Господи, да не хочу я вашу шляпу! Мне постричься надо, срочно. Я не хочу привлекать много внимания.

- О! А зачем тогда  мальчик без мамы? Я тебе девочка без папы настригу, хочешь?

Мама дорогая, как я ненавижу римлян с их вечной детофикцией.... Глухой букет сирени. Нет, он не выведет меня из себя, я курила. Теперь у меня в лёгких прогревается Везувий. 

- Называйте, как угодно. Просто сделайте, как я прошу. Это сложно?

- Найн, - хмурится обиженно. – Сделать, как сказать. а ты плакать потом будешь...

- Ай-яй, мне же много лет, - я уже начинаю трясти руками. - Пожалуйста, у меня так мало времени….

Пока он щёлкает ножницами над моей головой, листаю журнал модных причёсок за прошлое десятилетие. Лучше бброви в ярко-малиновый цвет, под асимметричный зелёный заборчик вдоль макушки. Лучше б красила... Меньше дурацких вопросов задавал бы.

- Это красиво для брюнетка. Когда волос отрастает, получается чёрный кромка. Шатен выглядит тусклый и неряха. А кожа совсем белый для малиновый бров должен быть.

- Просто смотрю, не надо мне.

- Зря, смотрел бы чужой на голову, а не на много спереди. 

- Волнуетесь?

Изогнув шею гусиным пируэтом, заглядывает в мои спокойные глаза.

- Это ты волновайся, конференция много народу. Я красиво стригу, смотреть будут не на говорилка. Если спросят, где стриг, скажи, что скидка завтра до десять утро. Ровно в десять утро скидка – хлоп – и нет. У тебя есть подруга с неровный кудрей? 

Оглядываю его всклокоченную шевелюру. Уныло замолкает и достаёт бритву.

- Затылок совсем? 

- Я же сказала, не налысо. Просто красиво снимите лишнее.

Вздыхает, очень томно заглядывая мне в глаза с другой стороны.

- Ты не приставай ко мне, я женатый больно. Ты пристал, а мне больно. 

- Маньяк журнальный. Уберите бритву. Неужели в вашем веке так и не найдётся машинки для стрижки?

- Это не так изячно стриж. Просто спокойно надо посидеть. И не говори красивый слов, я чувствительный. Скажи «Найн, швайне!». И я понял. Плакаль, но поняль.

Через сорок минут почти непрерывного чтения его журнала, наконец, поднимаю глаза к зеркалу. Вот это да…. Он даже отфилировал чёлку, не поддающуюся филировке.

- Оставь, я не коридорный, - широким жестом отмахивается от чаевых и вглядывается в карточку отельного номера. – Завтра укладка полцена после обед. 

- Увы, у меня отлёт.

- Жаль, я конференция делать по причёска для девочек много лет. 

- А мальчиков стрижёте?

Смотрит на меня взглядом погибающего Пьеро. Я бы прислала к нему Молли, но он усядется у неё на коленях....

- Девочка мой стрижёт. Сколько лет мальчик твой?

- Не знаю, он сам паспорт покажет. И локоть у него очень острый.

- Ай, девочка бить нельзя с ножницы в руках. Иди, мне больно сердце. Иди….

Джонни сидит на ступеньках у входа, перелистывая мой словарь. Долго вглядывается в страницы, сморщенные после высыхания на солнце, затем, не глядя на меня, суёт книгу в руки.

- Я такой отсебятины сроду не читал. Издание 1867 года, страшно представить, кто его сочинял. Тарзиньш вообще умом рехнулся на своих гнойниках. Между прочим, он бабник страшный.

- Знаю, что страшный. Ему просто жаль тех, кого он лечит.

- Ага, так жаль, что от его жалости спасаться надо, пока мозги из черепной коробки не выпадают напрочь. Лис, он пьяница и бабник, ты слышала? Это безнадёжный вариант, даже для женщины в твоём положении. Кроличек его невеста, и он вот-вот собирается на ней жениться, но пусть это никого из вас, идиоток, не утешает. Профессор без диплома, знавали мы таких. Очередь возле его приёмной – и правда, жуть. Так каждый день, что ли?

- А я откуда знаю? Мне пункции раз в неделю надо анализировать, больше ничего. Я в очередь не заглядываю.

- Лис, если он опять доведёт тебя до нервного тика – учти, я приду на пару со Сторченко. И тогда ему не поможет даже обещанная научная степень. Ты слышала, Лис?

- Ага. Ну, я пошла. Или ты всё-таки….

- Нет уж, увольте. Я лучше пойду навоз за парковым пони пособираю. И то больше толку. Всё, у меня дела. Мои дела, Лис, ты слышала?

Глава третья

Конференц-зал и ключи от лифта

- Как – отменили? – я аж холодею до самых каблуков. Уборщица пожимает плечами.

- Вот так. Пришёл метрдотель, сказал – конференции не будет, все умерли.

- Вы шутите. Я знаю, это такие местные шутки. Они просто проспали. Может, на завтра перенесли.

- Если бы перенесли, ты бы знала больше, чем я.

- А кто вам разрешал….

- А что тут такого? – уборщица снова пожимает плечами. – Да я, между прочим, выше вас по статусу, если уж разобраться. 

- Ты ещё попробуй устройся на такую работу, как у меня. 

- Не было печали. Ты себе такого же нашла, чтобы принюхаться и не плакать по ночам? Да от тебя знаешь чем пахнет? Дерьмом полуподвального разлива, а не тем, что написано на коробке. Лахудра. У меня целый вагон духов, самых настоящих, в номере забытых.

- Ну и дура. Однажды тебя найдут со шваброй в зубах, а рядом валяется десять пузырьков от всех духов, которые ты стырила из ванной пьяных постояльцев. Что ещё тебе сказать? Или слишком много знать – не твоя работа?

Отчаянно выстукиваю каблуками марш по свежевымытому коридору. Ну и ну. Вот что до завтра делать? Торчать в отеле с видом на фонтан и высматривать задницу Джонни Блэка? Идти гулять по городу, прихватив с собой газовый баллончик «Анти-комодо»? Или дождаться, пока Молли прикатит сюда в одиночку, и тогда нам обоим точно несдобровать?

Нет, лучше поменять билет на завтра на сегодняшний рейс. Проблема, конечно, ещё та, но попробовать стоит. Джонни Блэк прикатил сюда неспроста, и явно не за мной – значит, надо валить отсюда, и поскорее. Не нравятся мне все эти резкие повороты обстоятельств.

Вытаскиваю возле дверей карточку от номера и тычу в дверь. Никакой реакции.

- Теперь здесь поселился я, - развесёлый голос Блэка с той стороны. – Вещи отдать?

- Да уж, пожалуйста. Зайти хоть можно?

- Нет проблем, - открывает дверь и кивает взглядом на собранную сумку. – Я уже всё сделал. Извини, что трогал твои вещи, но ты ведь очень спешишь.

- Очень спешу, но мне надо ещё где-то побыть до завтра. Или билеты тоже раздобыл?

- Пока не пробовал, но очень возможно. Лис…. Так зачем ты сюда приехала, можно узнать?

Взгляд его серьёзен и пристален, как у профессора копрологических наук. Он даже надел мои очки, которые превращают его в типичную лабораторную крысу со стажем.

- Мне идёт, правда? Сам себя ненавижу, но идёт. Лис, извини за этот дурацкий маскарад, но я так хотел тебя удивить….. Вот ещё что. Не знаю, как у вас это делается, но…. Я бы мог попросить тебя остаться на ночь, но не хочу слышать обвинений в сексуальных домогательствах. Поэтому, будь добра, освободи номер как можно скорее.

Если я когда-то слышала нечто более шокирующее, то это были слова моей мамы о том, что она выходит замуж в пятьдесят пять. У меня даже слёзы наворачиваются, но я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не влепить ему затрещину.

- Гм. Значит, ты появился, чтобы убедиться, будто я стану тебя домогаться, а потом обвиню в том, чего якобы хотела я. 

Джонни хмыкает, оглядывая меня с головы до ног.

- Ну, в твоей жизни было нечто похожее, не так ли?

- А тебе какое дело? Личная боль? Если было, то не с тобой, и это больше всего тебя выводит из себя. 

- Ничего подобного. Мне плевать. Пожалуйста, освободи номер.

Беру сумку и молча иду к двери. Хватает меня за плечо.

- Нет, погоди. Я всё-таки хотел кое-что уточнить, Лис. Ты ведь надеялась, что я предложу тебе стать моей женой? Учти, я неплохо разбираюсь в людях, а в бабах – тем более. Ты из тех малышек, которые никогда не взрослеют, Лис. Это ужасно. Личина взрослой женщины, ум тринадцатилетней девчонки. В лучшем случае. Больше просто не вырастает, природа такова. 

Слёзы уже текут по моему лицу, но я всё ещё не решаюсь врезать ему по раскрасневшейся наглой морде. Он смотрит на меня сверху вниз с каким-то отстранённым презрением, будто на гадкое насекомое, случайно встретившееся его руке в джунглях. 

-  У тебя …. Будет много времени проанализировать всё, что ты узнал обо мне, Джонни Блэк. И пусть твоя голова не вырастет больше задницы в фонтане. Очень живописно смотрится. 

- Только не драматизируй, Лис.

- Очень надо. Это ты приехал сюда закатить драму с сенсацией. Видали мы таких. Хорошенько закрывай дверь на ночь, внизу парикмахерская.

Выпрыгиваю из туфель на каблуках и что есть мочи бегу к лифту с сумкой через плечо. Быстро воткнув карточку, жду, пока за мной закроются двери, - но тут же холодею до самых пяток. Свет не включается. И Билли Вайта рядом нет, и Молли. Некому просто взять меня за руку и сказать, что через несколько минут всё  закончится. 

И тогда я сжимаю себя за плечи, утыкаю голову в колени, чтобы навсегда провалиться в глухую темноту. 

Глава четвёртая

Такси до ближайшего порта

- Лис! Лис! – кто-то тихо шепчет над моим ухом, обмахивая чем-то прохладным. – Воды хочешь?

- А ты кто? – бормочу, приоткрывая один глаз.

- Не помнишь? 

Голос знакомый. И только в эту секунду я осознаю, что со мной говорят на моём языке.

- Блин, извини, у меня всё через задницу. Правда, сам не знаю, как успел. Пришлось звать того хрена, который тебя корнал. У него лом побольше ножниц портного. Как увидел, обмер. Ты лежала на полу, вообще неподвижная. Он, типа: «Быстро выноси её отсюда, чтоб даже следа не было». Не знаю, как дотащил, спины не чувствую.

- Так ты, значит….

- Да я тоже приехал на эту упоротую конфу. Книгу тебе привёз, просил Блэка передать. Просто времени не было с тобой встретиться. Бегал по городу, как оголтелый. Тарзиньш целый список книг затребовал купить, и все на разных языках. Такие издания, что продавцы меня едва не прокляли. Прихожу в отель, а конфу отменили. И тебя в номере нет, этот сидит, курит на подоконнике. Лис….

- Что?

- Я ему…. В общем, из аэропорта он поедет сразу к офтальмологу. За свой счёт.

- Да ты что….

- Давно понял, чего он добивается. У него с головой не в порядке, в армейке кто-то железной уткой по башке стукнул. Вот и бегает с тех пор со своими фантазиями газетными. На полнолуние прям из кожи вон лезет. Перед кем старается, хотелось бы знать. Лис, а помнишь, тебя о нём предупреждали?

- Помню. И не раз. Просто представить себе не могла, что так…. Вот так, на ровном месте. 

- Лис, ты о нём сейчас не думай, пожалуйста. Мы уедем отсюда, очень грязные места. У меня жена из-за них…. Совсем больной сделалась. Ей беременность сохранить надо. А ты…. Лис, тебе ведь тоже надо родить кого-то. Хоть одного. И найти нормального…. А не этих, утканутых. Здесь других не водится уже, а если есть – то в глушь сбежали, подальше от идиотов.

- А билеты? Все рейсы заняты.

- Мы в порт поедем. Оттуда…. В общем, доберёмся как-нибудь. Я у тебя из телефона все его контакты удалил. И карту пришлось выбросить, чтобы он не названивал. Очень может быть, что извиняться начнёт, а потом опять – чтоб раскачать, и чтоб наговорила того, что он перекрутит, как ему нравится. Ты его давно знаешь?

- Не то чтобы. Давно, редко вижу. Он в отъездах почти постоянно. 

- И корчит из себя такого крутого, будто не отходит от телека. Лиз, просто не думай, потом поймёшь. Такое бывает, им ничего не втолкуешь. Он своё получит, и не по тому закону, на который рассчитывает. Ты не одна такая, Лиз, поверь….

Молчу, глядя в окно, на проплывающие огни города, в который мне уже не хочется возвращаться. И в который ведут все дороги – потому что так устроен мир, до скончания века.

- А твоя жена…. Вы уже….

- Да помирились, нормально. Я думал, она больше никогда не придёт в себя. Просто замкнулась, не хотела разговаривать, постоянно сидела одна, в своей комнате. А потом…. В общем, я ещё никогда не видел, чтобы внешность человека начала так меняться. Словно её съедало что-то изнутри. Она умирала на моих глазах, Лис, а я ничего не мог сделать. Ничего, понимаешь? Если бы не Тарзиньш. Он как-то её к жизни вернул, не знаю. Что-то у неё там внутри нашёл, две или три операции. Говорил с ней, плакал с ней вместе. Он такой. Всегда плачет вместе с пациентами. Даже со мной плакал, когда я в ванной холодной сидел и ревел. После того, как оскорбил Кроличек. Вот такая у нас клиника, Лис. Никому скучно не бывает. Зато все выздоравливаем.

Некоторое время едем молча, всё так же глядя на огни города, который постепенно остаётся где-то позади. 

- Слушай, а ты имя не поменял?

- Поменял. И фамилию. Ерунда какая, в моём положении раз плюнуть. Дело ведь не в этом, Лис. Я не боюсь, что кто-то найдёт. Просто…. Прошлое остаётся позади, как этот город. Я его раньше тоже любил, а теперь сердце болит. Всегда, когда вот так уезжаешь. Один или с кем-нибудь, таким, как ты. 

- Если он будет звонить тебе…. Скажи, что я простила.

- Да ладно. Правда, что ли?

- Правда. Его правда, в которой он живёт. Просто теперь между нами что-то вроде стены. Наверное, она и была – просто я её не видела. 

- И он её вытеснял, до некоего критического момента. Она была всегда, Лис. Я здесь многие стены хорошо изучил, собственным лбом. А некоторые падали на меня и погребали под завалами. Было такое?

- Что-то похожее. Отлежишься, потом потихоньку выгребаться начинаешь.

- И выходишь уже совсем другим человеком. Ты ведь с ним по душам никогда не говорила, Лис. И никто не говорил. Вот Билли Вайта, Молли ты знаешь. Какие бы они ни были. А его? Потёмки. Личина. Образ, который нравится девчонкам, от которого у пацанов рвёт крышу от зависти. А внутри что? Ад кромешный. И самое страшное, что человеку не болит. До времени. Тарзиньш прав, надо, чтобы болело.

- А как тебя теперь зовут?

- Хочешь, называй Тимоном. Как в мультике. Помнишь, я на задней парте сидел и читал на уроках? А меня из класса выгоняли. Хоть бы что. Заходил в туалет и читал. И знаешь, ни одного идиота. Ни одного, Лис. За все годы учёбы в школе. Может, мне повезло. А может….. Ты, это, не реви за ним. Лис, годами за такими дуры всякие ревут, зачем? Жизнь себе портят, вопросы в никуда задают. Зачем, да почему, за что с ними это. А надо по-другому, я уже понял. Просто заняться собой, дать себе всё то, чего по-настоящему хочешь. Верить в то, во что такие, как он, веру отнимают. И жить так, как веришь. Даже если они уверяют, что это невозможно.

Глава пятая

Кроличек и плюш

- Не объясняй себе, зачем, не объясняй себе, за сколько, - поёт Молли, разливая чай по чашкам. Билли морщит нос, заглядывая в тарелку с кренделями.

- А ещё друзья называется. Пять кренделей съели, пока я в туалет бегал. Между прочим, я худее вас обоих в два раза.

- Не в коня корм, - вздыхает Молли. – Дурацкое имя, дурацкий муженёк, подруга дура. Все косятся, будто я им должна чего-то. А что такого? С работы я уволилась, пусть ищут лопоухих. У Тарзиньша мне делать нечего, не выдержу я этих гангренозных воплей. А Сторченко так вообще хочет собственную клинику открывать. 

- Где, здесь? Пусть лучше практику поищет. Для таких, как он, отыщется.

- Мгм, особенно после того, как он твоему бывшему дружку во второй глаз долепил. Представляешь, был глуховат, а теперь ещё и на оба глаза не видит.

- Так ему и надо, - Билли Вайт почёсывает затылок. – Говорят, его отправили в какую-то дальнюю, предальнюю лечебницу, башку проветривать. В общем, в наш город ему путёвка заказана. Персона, так сказать, нон грата. Взятки с него типа гладки, у него толстая медицинская карточка. Нашлась, добрые люди всё помнят. Ты это, Лис…. Поосторожней со своей дружбой, хотя кому я  говорю. Ты со мной еле сдружилась. И то, потому, что я Моллин муж. А если разведёмся?

Телефон на тумбочке позванивает тихо, но настойчиво.

- Илзе, Тарзиньш, - хрипит в трубку. – Опять флюс, я сегодня на работу не выйду.

- Как – не выйдете? А десять человек по записи?

- Острые?

- Почти все.

- У неё флюс, Илзе. Мне надо выпить и…. полистать то, что ты привезла. Мои мысли работать отказываются. Совсем. Я же в прошлый раз всё вычистил с двух сторон, курс антибиотиков, общеукрепляющих. 

- Вы слишком зациклились на своей Кроличек, доктор Тарзиньш. 

- Знаю. А что дальше? Острым больным дежурный доктор вскроет, что надо. А мне повозиться.

- Вот что, доктор. Купите ей плюшевого мишку. 

- Это ещё зачем?

- Пока вы на работе. Она ж у вас…. Ещё младше головой, чем я. Вы ж ей вообще никуда выходить не разрешаете. И что с того? Первый же порыв холодного ветра – флюс. Гиперлимфоцитная реакция, или как там у вас говорят?

- А вот почему, почему она гиперлимфоцитная? Мой Кроличек сроду никого не атаковала. Даже меня. Просто сидит и смотрит. Молча ревёт. Умереть можно от одного взгляда. Я чуть не умер, когда первый раз увидел. Проплакал вместе с ней два часа. Два битых часа, пока она разрешила флюс свой посмотреть. Просто посмотреть, не то что вскрыть. Она даже не разговаривает толком, а лимфоциты буквально с ума сходят.

- Очень красноречивые лимфоциты. Будьте так добры, отведите её к тому, кто с ней сможет поговорить. 

- Психотерапевт? – Тарзиньш скептически похохатывает. – Да он её вытурит из кабинета после пятнадцати минут соревнования взглядами. Бывало уже, знаю. Ни с кем она разговаривать не хочет, а значит, так нам и надо. Так нам и надо, понимаешь, Вейдеман?

- Понимаю. Храни вас Бог, доктор Тарзиньш. И Кроличек.

- А этого, плюшевого, где взять? Не продают же! Только синтетические! 

- Закажите в Интернете.

- Вот ещё. Опять пришлют дрянь, а мне по магазинам ходить некогда. Плюшевые в детстве моём закончились, так что не мели ерунды, Вейдеман. Сам придумаю, что ей подарить. Она у меня хозяйственная, готовит молча, спит молча. Поплачет, успокоится и спит. Всё, некогда мне. Пусть острые….

Отключаю телефон. Слушать про его Кроличек – опять сердце разболится. А меня всего лишь недавно отпустило, неделю назад.

Будто и не было ничего. Чудеса, да и только.